— Я думала, ты… ты никогда не дойдешь.
— Как ты заметила меня?
— Да я ждала тебя! Ждала, глупая, что ты объявишься. И сегодня… Брик, ведь сегодня последняя ночь. Завтра моя свадьба.
— Завтра? — ахнул он. — Нет!
— Не мне это решать…
— Дигэ, я видел его и говорил с ним. Не ходи за него, такой, как он, тебе не нужен.
— А за кого прикажешь идти?
— За меня, — прошептал Брик. — Если хочешь.
Она покачала головой.
— Отец мог бы согласиться тогда, сгоряча. А сейчас слишком многое уже решилось. Рухнет слишком много чужих планов.
Брику почудилось, что вот теперь-то свинцовые воды отчаяния сомкнутся над его головой.
— Укради меня, Брик, — сказала она. — Право, я не вижу другого способа быть с тобой.
Пора бы уж ему узнать цену этой аристократической сухости, увидеть, что полыхает за ней. Страсть светилась в глазах стоявшей перед ним девушки, как свеча в ночном окне, но ни в голосе, ни в манерах, ни в жестах не мелькнуло ничего, что могло бы быть истолковано пренебрежительно. У него перехватило дыхание. Такая… такая женщина!
— Ты не шутишь? — только и смог сказать он. — Собирайся.
Разумеется, это было величайшей глупостью на свете. Теперь к разъяренным Готорнам прибавятся еще более разъяренные Эгерхаши и Степачесы, жаждущие его крови, но сейчас ему на всех их было наплевать.
Через две минуты она была готова. Она давно уже была готова. Еще пару минут она потратила, чтобы черкнуть записку отцу, и протянула ее Брику — ознакомиться. Это было теперь его правом. «Не извиняюсь, — писала она. — У меня одна жизнь, и я не собираюсь тратить ее на Степачеса. Если это ошибка, то — моя собственная. Попробуй понять, отец». Да, она не будет начинать новую жизнь со лжи.
Всю ночь они мчались прочь от города, и только на рассвете, в глухом лесу, Брик остановил коней и снял с седла измученную Дигэ. Она, конечно, была крепкая, но все же не мужчина. Свет заходящей луны округло обегал ее щеку. Брик убедился, что она устроена удобно, и шевельнулся отойти в сторону, чтобы поискать местечко для себя. Она удержала его за руку. Он, честно говоря, не мог похвастать, что это было первое девичье к нему прикосновение, но точно — первое, проникшее в кровь.
— Затем ли ты крал меня, — укоризненно сказала она, — чтобы спать отдельно?
На ее темном платье было десять медных пуговиц, как десять маленьких лун, и прикосновение Брика к каждой было, как лунное затмение. Целуя ее, он, помнится, прошептал:
— Господи, будто в первый раз…
Вокруг плясал рой огненных мотыльков, и он откуда-то знал, что должен переловить их всех. И вот он лежал в темноте и ловил их по одному, а когда последний мотылек был пойман, он ощутил, что лежать ему неудобно. Тогда он сел и обнаружил, что тьма перестала быть кромешной. Сильно болела и кружилась голова, а откуда-то справа неслись странные царапающие звуки. Они раздражали его неокрепшее сознание, и он поискал глазами их источник.
Может, это было последствием контузии, а только он рассмеялся. То, что он увидел в рассеянном сером свете, походило на заднюю часть застрявшей в узком лазе кошки. Только очень уж эта кошка была велика, и вместо шерсти покрыта плотно пригнанными стальными чешуйками. Толстые задние лапы упирались в землю, чудовищные когти оставляли на камнях глубокие борозды, видимая часть туловища раскачивалась и выгибалась, могучий хвост был напряженно вытянут.
— Сэр, — сказал вполне человеческий голос, раздраженный и жалобный одновременно, — не будете ли вы столь любезны поскорее очухаться и помочь мне?!
Спотыкаясь о булыжники и прочие части осыпавшегося свода, Санди побрел к выходу и протиснулся в щель между драконьим боком (дракон в этот момент выдохнул) и тем, что с натяжкой можно было бы назвать косяком входной двери пещеры. Он почему-то совсем не удивлялся. В самом деле, если уж драконы и вправду существуют, почему бы им не говорить по-человечески?
Выбравшись на волю, он глубоко вздохнул, с удовольствием и хрустом потянулся и огляделся. Красивый вид из окна подобрала себе эта рептилия! Далеко внизу, в тумане, текла река, шелковым блеском зеленели луга, мрачно клубились массивы лесов, тут и там пробиваемые лентами просек, и все это он видел сейчас с птичьего полета. Затем он обернулся к корчившемуся рядом дракону.
— А почему я должен помогать тебе?
— Но мне же больно!
Против этого довода возразить было нечего. В самом деле, бедолага дракон находился в самом незавидном положении. Приподнимая среднюю часть гибкого туловища над землей, он понемногу высвобождал из завала свою корму, но шея его была по-прежнему плотно прижата к земле упавшим деревом, и, по-видимому, он уже достиг критической точки своей пластичности — петля, образованная его позвоночником, больше не стягивалась.
— Между прочим, — сказал дракон, кося в сторону ваганта желтым глазом, в котором Санди отразился во весь рост, — я ничего плохого тебе не сделал.
— Неужели? — Санди нащупал на затылке шишку.
— Надо быть полным кретином, чтобы работать с такими энергиями в замкнутом пространстве!
— Что-что? Какие такие энергии?
На страдальческой физиономии дракона изумление сменилось выражением хитрющего довольства.
— Да это я так, к слову, — заявил он. — Не бери в больную голову.
Санди в этот момент действительно интересовался другим вопросом, а потому последовал мудрому совету дракона.
— А не опасно будет тебя освободить?
— Не опасно, ничуть не опасно, — уверял дракон. — Боже упаси любого дракона причинить вред такому, как ты!